Уступить не отступая. Как Армения упустила хорошую возможность для компромисса в Карабахе - «Мнения»

За месяц боев в Нагорном Карабахе погибли более 1000 военнослужащих, сообщили в минобороны непризнанной республики. Кирилл Кривошеев, побывавший в зоне конфликта, напоминает об истории противостояния и приходит к выводу, что неготовность армянского руководства вывести войска даже с территории стратегически не важных безжизненных сел, которые азербайджанцы покинули много лет назад, не оставила Баку другого выбора, и сейчас стоит многих жизней.

Нынешнюю войну в Карабахе можно назвать большим уроком для тех, кто несерьезно относится к противнику и ставит эмоциональные аргументы выше рациональных. «Они не умеют воевать, поэтому ставят на позиции каких-то боевиков с Ближнего Востока». «Мы точно знаем, что воюем на своей земле, а они — просто варвары, которые пришли ее грабить. Разумеется, наш боевой дух — выше!». Все это в армяно-азербайджанском конфликте звучало, конечно же, с обеих сторон. Однако материально-техническое преимущество даже к 2016-му, а тем более к 2020 году оказалось в руках у Азербайджана. Тогда в ход пошел другой аргумент, уже исключительно армянский: «Они не посмеют, им никто это не позволит применять силу, вмешаются Россия, Европа, США!». Но и он с треском разбился о реальность. Чтобы понять, почему произошло именно так, придется вернуться на 26 лет назад.

Первое, что стоит сказать о территории, которая сейчас называется самопровозглашенной Нагорно-Карабахской Республикой (НКР) — она неоднородна и никогда не была заселена исключительно армянами. Карту зоны конфликта изображать сложно, на ней приходится обозначать существовавшую в советское время Нагорно-Карабахскую автономную область (НКАО), где, по данным на 1989 год, жили 77% армян и 21% азербайджанцев. Этот регион был расположен на западе Азербайджанской ССР, но к Армянской ССР, как ни странно, не примыкал. Между Арменией и армянским этническим анклавом в Азербайджане были расположены два района, населенные, азербайджанцами, Лачинский и Кельбаджарский. А к югу и востоку от НКАО располагались еще пять районов, тоже азербайджанских.

Совокупное население этих семи районов насчитывало около 700 тысяч человек, и все они в результате войны 1992-1994 годов были вынуждены бежать. Логика проста: армянам было необходимо обеспечить бесперебойное снабжение Карабаха и отвести линию фронта примерно на 30-40 километров от столицы. Этого достаточно, чтобы защититься от применявшихся на тот момент вооружений — советских гаубиц Д-30 и реактивных систем «Град».

О том, почему в 1994 году армянам удалось победить, споры велись все прошедшие с тех пор 26 лет. Упоминается и российская помощь (хотя генерал Владимир Шаманов воевал как раз на азербайджанской стороне), и политическая нестабильность в Баку — вместо единой армии бой приходилось вести разрозненным отрядам, а в 1993 году вообще чуть не дошло до гражданской войны.

Ситуация, которая сложилась тогда и сохранялась до 27 сентября текущего года, выглядела странно. Около 100 тысяч человек достаточно спокойно жили в Степанакерте и Шуше, а вот к востоку от них находились практически безжизненные территории. Мартуни, Мартакерт и Гадрут считаются городами, однако население каждого из них не превышало 5000 человек. Военный смысл удерживать их под своим контролем также исчез — вместо советских гаубиц на вооружении Азербайджана появились российские ракеты, а также турецкие и израильские беспилотники, для которых 30 километров — не расстояние. В конце концов, над армянами нависали четыре резолюции Совбеза ООН, предписывающие освободить азербайджанские районы. Но в Ереване и Степанакерте от них просто отмахивались, утверждая, что население Карабаха находится под «экзистенциальным риском». А отдать Азербайджану хоть метр территории — значит увеличить этот риск.

В Баку увещевали: после освобождения районов вас ждет снятие экономической блокады, а нестабильное перемирие сменится прочным миром. Но это не помогало, ведь следующим этапом должны были стать переговоры о статусе самой НКАО, а единственный приемлемый для армян вариант — независимость — для Азербайджана исключен. Свой отказ даже рассматривать вариант с «широкой автономией» Ереван аргументировал примерами из послевоенной действительности. Если людей с российским паспортом, но армянской фамилией (и даже детей) просто не пускают в Азербайджан, утверждая, что «не могут обеспечить им безопасность», как можно говорить о спокойном проживании в соседних селах?

Людей с армянской фамилией и российским паспортом просто не пускают в Азербайджан

Но чаще всего в этом контексте вспоминают случай с Рамилем Сафаровым, азербайджанским офицером, который на учениях в Будапеште в 2004 году убил своего армянского коллегу топором. Венгерский суд приговорил Сафарова к пожизненному заключению, но после дипломатических торгов он вернулся в Баку в 2012 году и тут же был помилован, а также повышен в звании. Один из азербайджанских дипломатов в беседе со мной признал: этот случай перечеркнул многие усилия на дипломатическом фронте и дал армянам отличный козырь. Но справедливо и обратное утверждение — своей несговорчивостью армяне сделали возможной нынешнюю ситуацию, и теперь помочь им не могут даже Россия и Запад вместе взятые.

Армянский премьер Никол Пашинян недавно заявил, что последний шанс урегулировать конфликт дипломатическим путем был упущен в Казани в 2011 году. Насколько это правда, судить сложно — о содержании тех переговоров известно лишь по рассказам заинтересованной стороны, экс-президента Сержа Саргсяна. Но даже если не оценивать этот момент, возникает неизбежный вопрос — чем, в таком случае, Армения занималась на переговорах последние девять лет? Ответ прост — она затягивала переговоры, полагая, что решать вопрос с передачей районов не придется вовсе. А если и придется, то не этому поколению, а лет через 50, когда о страшных событиях 80-х и 90-х все забудут. Обострений за эти годы было немало, но все они подчинялись двум правилам: стороны всегда обвиняли в нарушении перемирия друг друга, а в обеих столицах всегда придумывали логичную, на первый взгляд, причину, зачем противнику это делать. Чаще всего — экономическую или предвыборную — «нужно отвлечь электорат от реальных проблем». Но случались и обострения «под переговоры», когда накануне важной встречи министров или президентов стороны пытались закрепить дипломатические позиции на поле боя. Цепочка «несерьезных» обострений, которые продолжались не более четырех дней и заканчивались ничем, привела к тому, что в саму возможность настоящей войны просто перестали верить. А между тем в Баку к ней готовились и, как минимум в течение последнего года, готовились плотно.

Цепочка «несерьезных» обострений привела к тому, что в саму возможность настоящей войны просто перестали верить

Еще в мае 2019 года я приезжал в Ереван, а затем в Баку, чтобы написать о программе по «Подготовке народов к миру». Она должна была включать взаимные поездки журналистов и то самое восстановление доверия, чтобы затем перейти к более важным вопросам. Но азербайджанские ястребы уже тогда называли инициативу «забалтыванием» вопроса. По словам азербайджанских дипломатов, с 2018 года Пашинян кормил Баку завтраками, обещая начать конструктивные разговоры, как только укрепит собственную власть, а затем обманул их, заявив ровно год назад: «Карабах — это Армения, и точка». Для Азербайджана это стало спусковым крючком.

По официальной версии Баку и в июле, и в сентябре этого года первыми стрелять начали армяне. Откровенно говоря, я в это не верю — армянам это совершенно невыгодно. Но для баланса могу предположить: в ответ на незначительный инцидент, который в обычное время просто проигнорировали бы, азербайджанская армия ответила масштабным контрнаступлением. И всего за месяц заняла четыре из семи райцентров, находившихся под контролем армян: Джебраил, Физули, Зангелан и Губадлы (Кубатлы). Правда, критики и здесь нашли к чему придраться — за целый месяц хваленая азербайджанская армия могла бы добиться большего и наступать в горах, а не только на равнине вдоль реки Аракс.

Критикам можно ответить: да, сначала азербайджанцы взяли те позиции, что легче взять, но в этом есть логика. Во-первых, все освобожденных города находятся на границе с Ираном, а взять под контроль государственную границу — первоочередная задача для любой страны. Если не сделать этого сейчас, потом эта территория рискует стать зоной затяжных боев с неизбежным падением случайных снарядов в иранских селах — а кто за хочет за это оправдываться? Во-вторых, создав плацдарм на юге, азербайджанские войска уверенно продвигаются на север — к Лачинскому коридору, одной из двух основных дорог, связывающих Ереван со Степанакертом. Если армяне потеряют ее, взятие столицы станет вопросов времени. Но армянские патриоты начинают спорить и тут: «в 1992 году мы смогли отбиться, когда азербайджанские удерживали и Лачин, и Шушу, с которой Степанакерт простреливается прямой наводкой». Смогли — но при совсем ином соотношении сил с противником.

Более важным, на мой взгляд, было бы оглянуться назад и подумать, как этого всего можно было избежать? Почему прекратить прошлые обострения удавалось парой звонков из Москвы, а на этот раз не помогают даже три заключенных перемирия, подписанные при участии посредников? Откуда у Азербайджана появилось столько смелости: заявлять, что он не остановится, пока Армения не предоставит план вывода своих войск?

Ответ прост: потому что добиться вывода армянских войск в других условиях у Баку не получалось 26 лет. О готовности оставить без боя взамен на мир оставшиеся территории нет речи и сейчас. «Мы готовы идти на взаимные уступки, даже на уступки, которые болезненны для нас, но армянский народ никогда не будет готов капитулировать», — заявил Никол Пашинян, не пояснив, о каких «болезненных уступках» идет речь. Между тем, стоит задуматься, сколько людей погибло, обороняя безжизненные руины в Джебраильском и Физулинском районах (люди покинули эти села еще в 1994 году, и даже на Google Maps видно, что там только остатки домов без крыш) и озвучить неприятную для Еревана мысль — если бы эти территории передали в ходе переговоров, вооруженного реванша могло и не быть. Военной угрозы такое отступление тоже не принесло бы — только политический ущерб, но это тема для отдельного разговора.

«Удалось же мирно передать Джебраил и Агдам — значит, получится и Зангелан, а затем и Кельбаджар, надо только постараться», - говорили бы азербайджанским властям в Москве и Вашингтоне, и их попытка решить вопрос военным путем выглядела бы необоснованной. А сейчас у сопредседателей Минской группы (Россия, США и Франция) просто нет аргументов, почему Баку не должен действовать так, как действует, — все понимают, что без войны они бы не получили даже села с парой развалин. Возможно, если после взятия Лачинского коридора в Степанакерте сложится гуманитарная катастрофа, разговор будет строиться иначе, но пока этого нет, реакция будет индифферентной. К тому же, если до сентября этого года разговор можно было вести только о районах, где армяне никогда не жили, теперь ситуация развивается по логике войны, а на войне на административные границы особо не смотрят.

У России, США и Франции просто нет аргументов, почему Баку не должен действовать так, как действует

Максимализм свойственен обеим сторонам Нагорно-Карабахского конфликта. Но если у Азербайджана этот максимализм опирался на собственные силы, у Армении — на веру в то, что их защитят другие. Как показала практика, в критический момент им просто выразили сочувствие. Хотя и оно может быть не таким однозначным после трех ракетных ударов по Гяндже, даже если они стали ответом на обстрелы Степанакерта. Одно дело — стрелять по городу, где к войне в общем-то привыкли. И совсем другое — по жилым кварталам в 50 километрах от линии фронта, где войну видели только по телевизору.

По словам Никола Пашиняна, сейчас «каждый (армянский) мужчина должен встать и пойти в военкомат». Но этот призыв выглядит как отчаянная попытка не стать руководителем Армении, который потерял весь Карабах. С потерей самой большой части территорий с 1994 года ему, судя по всему, смириться придется. Зная его характер, можно предположить, что сейчас он задумывается о последствиях случившегося для своей политической карьеры. Но лучше бы он задумался о другом — как сохранить человеческие жизни в условиях наступления заведомо более сильного противника.